ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА В КАРЕЛЬСКОЙ ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЕ: ВОЗРАСТНЫЕ РУБЕЖИ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ СТАТУС
(авторы статьи: Литвин Юлия Валерьевна - кандидат исторических наук и Минвалеев Сергей Андреевич - мнс. "Карельский научный центр")
"Переход женщины из одного социовозрастного статуса в другой в традиционной культуре в большей степени, чем у мужчины, был связан с ее физиологическими процессами. Сходные во многих обществах этапы взросления и старости корректировались местными традициями. Они содержали в себе особенности прав и обязанностей, ограничений и возможностей, которые определялись комплексом социально-экономических, религиозных, этнических и других факторов.
Так, наступление менструации маркировало готовность девушки к поиску брачного партнера и рождению детей; рождение детей открывало перспективу претендовать на статус хозяйки дома в большой (расширенной или составной) семье; рождение внуков, окончание периода фертильности знаменовали начало перехода женщины в категорию старух и обозначало утрату прежних прав и обязанностей.
По общероссийским данным, средний возраст менопаузы у крестьянок, проживавших на европейской территории России в конце XIX в., приходился на 45 лет, а репродуктивный период длился около 20-22 лет. Современные финские антропологи выяснили, что в пограничной с Карелией Финляндии (находящейся в схожих природно-климатических условиях и имевшей в рассматриваемое время похожую организацию труда) в конце XIX в. репродуктивный период женщин равнялся в среднем 30 годам, начинаясь около 16 лет и заканчиваясь примерно в 45 лет. Об окончании детородного периода карельской крестьянки в возрасте 45-50 лет свидетельствуют наблюдения врачей начала XX в. Более поздние данные подтверждают приведенные выше наблюдения. Карелки, эвакуированные в 1939 г. с территории Приладожья и Карельского перешейка в Финляндию, будучи лишь немногим за 50 лет, называли себя старыми.
Показателем наступления старости женщины было взросление и изменение социовозрастного статуса ее детей. В различных местностях России данный этап отсчитывался по-разному -с момента брака старшего сына, рождения внука или обретения последними дара речи. При этом женщину в семье начинали называть «бабушкой».
Наступление старости меняло баланс производственной нагрузки на пожилую крестьянку и позволяло отказываться от многих прежних дел. Женщину освобождали от тяжелых работ, перепоручая их более молодым членам семьи. Старость влияла на внешний вид и манеру поведения. Одежда пожилых карелок отличалась простотой: предпочтительными становились темные цвета, «рогатые» головные уборы сменялись на «безрогие» (например, платок). Финский этнограф Т.-И. Кауконен обратила внимание на манеру поведения эвакуированных в 1939 г. в Финляндию пожилых карелок: им не следовало передвигаться очень быстро, бегать, прыгать и танцевать. Вместо этого, сгорбившись, они могли делать мелкую работу в огороде, заниматься сбором грибов и ягод. При этом важно различать ожидаемое обществом (нормированное) поведение и реальные практики, реализуемые внутри семьи.
Женская возрастная терминология у карелов после вступления в брак отличалась вариативностью - зависела от пола первенца (mucoi - 'молодуха' при рождении мальчика; akka - в случае появления первенца-девочки), длительности пребывания в браке (morsien, mucoi - женщина в первый год после замужества и при рождении первенца-мальчика; naine - после 10 лет замужества; akka - после 20 лет замужества или после рождения первенца-девочки). Вероятно, термином akka раньше именовали, прежде всего, пожилую женщину - свекровь или тещу -до или после появления внуков. Данное предположение находит подтверждение на материалах приладожских и северных карелов, сохранивших в культуре и языке больше архаических черт. Так, у северных карелов Контокки и Ругозера новый статус женщина обретала после создания семьи ее детьми, т.е. таким образом обозначалось ее новое социальное положение - свекровь для невестки или теща для зятя. В Тунгуде зафиксировано, что этим термином называли женщину после 20 лет брака, а в Суоярви (Приладожье) - после 25-30 лет брака, что также примерно соотносилось со временем создания семьи ее детьми. Под влиянием миграционных процессов и межэтнических контактов фазы женского возраста после замужества были сведены до нескольких понятий, а термин akka закрепился за замужней женщиной в целом, обозначая в том числе пожилую карелку.
Помимо этнолокальных отличий, у карелов данные номинации сосуществовали с негласными правилами обращения друг к другу внутри семьи и общины. В людиковской д. Галлезеро муж в повседневной семейной жизни именовал свою жену naine (жена, супруга), но в случае нерасторопности мог назвать ее akk (баба), подчеркивая таким образом свое недовольство. В д. Пасынки Тверской Карелии 40-летних замужних женщин, у которых были внуки, не называли бабушка (boabo) или старуха (аkka). Соседи говорили о ней, например, женщина (шж) идет. При этом супруг мог уже называть ее аkka. В целом же, старухой (akka) тверскую карелку обычно называли после 60 лет. В последнем примере видно, как были взаимосвязаны между собой правила обращения к женщине внутри семьи и в общине, переход в новый статус (рождение внуков) и возрастной рубеж (60 лет), после которого карелка становилась старухой.
Появление невестки в доме означало начало перехода свекрови в новый статус. После рождения внука или внучки взаимоотношения невестки и свекрови выстраивались не столько в рамках подчинения, сколько в необходимости получения хозяйственных и магических практик. Невестка становилась полноправным членом семьи. Так, еще в XIX в. в расширенной семье молодая карелка становилась частью рода мужа не после венчания, а после рождения первенца. С этого времени она могла претендовать на статус хозяйки дома.
Новое положение свекрови не только переопределяло систему иерархических отношений внутри женского коллектива, но и очерчивало специфичный круг семейных обязанностей. Бабушки в больших семьях участвовали в социализации детей (мальчиков и девочек) до 5-7 лет. Социализация в этот период осуществлялась в основном через игру и фольклор, общение и была направлена на усвоение традиций и норм семьи и сельской общины. Финляндский исследователь П.Виртаранта, путешествуя по Беломорской Карелии, сохранил воспоминание одной из жительниц Вокнаволока о своей бабушке (атто), которая могла утихомирить разыгравшихся внуков тем, что сама начинала прыгать и буянить. Видя такое поведение, дети успокаивались. Подобные практики воспитания контрастировали с ожидаемой в обществе моделью поведения пожилой женщины - степенной походкой и медлительностью.
В расширенной семье обучение хозяйственным навыкам также входило в круг обязанностей бабушек. В условиях проникновения рыночных отношений в деревню в конце XIX в. эти навыки могли быть конвертированы в приносящий доход деятельность. Так, в Олонецком уезде мастериц по кружевному производству с 5-6 лет обучали их бабушки .
Нормы обычного права обеспечивали определенные «социальные гарантии» пожилым членам крестьянской общины. Для престарелой женщины наиболее уязвимой оказывалась ситуация потери супруга - главы семьи. В таком случае она продолжала жить с сыновьями или при разделе могла остаться с одним из сыновей, который брал на себя обязанность ее содержать. В Северной Карелии зафиксированы случаи, когда карелка отделялась сама, получая в качестве своей доли приданого корову, одеяло, часть вещей, а также муку. Последнее, по-видимому, было характерно для женщин, способных самостоятельно позаботиться о себе.
Повсеместной и гендерно нейтральной была соционормативная функция пожилых людей в сельской общине. И. К. Инха в 1894 г. писал, что в Северной Карелии старики наблюдали со стороны и активно обсуждали молодежь во время их танцев. У карелов-людиков старшее поколение во время деревенских праздников следило за поведением и внешним видом молодых людей.
Существовали специфические обязанности пожилых членов общины. Так, важнейшая роль пожилых женщин заключалась в ритуальной деятельности. С определенного времени, необязательно следовавшего с момента сложения хозяйственных полномочий, пожилые карелки принимали участие, а затем и руководили обрядами жизненного цикла внутри и за пределами семьи. Новый социальный статус мог быть использован как экономический ресурс и символический капитал. Повсеместно в России крестьянки с определенного возраста занимались повитушеством, знахарством. Л.Старк пишет, что магические занятия нередко являлись ответом малозащищенных в социальном отношении групп людей. К таковым исследовательница отнесла «профессии» повивальной бабки, знахарки, причитальщицы. В карельской традиционной культуре сформировался схожий круг занятий, доступный женщинам, перешагнувшим 40-летний рубеж. Данная возможность была существенной при росте в последней четверти XIX в. товарно-денежных отношений.
Для успешной деятельности карелка должна была соответствовать негласным требованиям. Так, например, хорошая повитуха - boabo, naba-buabu (букв. «пуповая бабка») - должна была иметь детей, быть набожной, досконально знать весь процесс родов, иметь безупречную репутацию. За оказанную помощь женщина получала от семьи роженицы ценные подарки - предметы одежды (сарафан, передник, ткань, варежки) или продукты питания (хлеб, соль, сахар, чай). Повитуха была желанной гостьей в том доме, где принимала роды; ее приглашали на свадьбы, усаживая на почетное место. В Карелии в роли повивальной бабки могла выступать пожилая опытная родственница - обычно свекровь, повитуху приглашали и «со стороны». Обращение крестьянок к непрофессиональным повивальным бабкам продолжалось по крайней мере до 1930-х гг. Востребованность услуг повитух коренилась в традициях крестьянства - специалистка не только принимала роды, но и обеспечивала магическую защиту новорожденного и матери в лиминальный период. Важными причинами являлись также наличие языкового барьера между профессиональной акушеркой и роженицей-карелкой, а также фактор «своего» и «чужого», актуальный для российской деревни в целом.
Государственная политика в области материнства и детства привела к постепенному перемещению практик родовспоможения из домашней сферы в специализированные учреждения. Однако роды представляют собой явление социальное и культурное. Согласно исследованию Е.А.Белоусовой, к медикам «по наследству» от повивальных бабок перешла часть их функций, которые находили выражение в различных формах взаимодействия матери и врача. Данный тезис находит подтверждение на карельских материалах. Так, ещё в 1960-е гг. медсестра-карелка рекомендовала роженице способ избавления от сглаза ее ребенка, заключающийся в проливании воды через дверную ручку, под которой держали младенца; затем этой водой ребенку протирали глаза по часовой стрелке. Схожие обряды, связанные с проливанием воды в сакральных местах (дверной порог или дверной проем) для защиты новорожденного, фиксировались на всей территории Карелии в XIX в. Таким образом, народные способы лечения своеобразно были восприняты представителями официальной медицины и включены в их практику.
Пожилые женщины осуществляли знахарскую практику. Например, участвовали в обряде повышения молодым девушкам «лемби» (lembi, lemb). Обычно ритуалы поднятия лемби (понятие лемби частично совпадает с русским понятием "славутность"0 совершала карелка самостоятельно, совместно с другими девушками или под руководством матери. Однако если лемби «роняли», то прибегали к помощи магических специалистов. Так, у михайловских карелов-людиков знахарка ставила девушку перед печью на заслонку, затем складывала три щепки от лучины и зажигала их над шестком перед девушкой так, чтобы дым выходил через трубу наружу.
Свадебная причитальщица была одним из главных действующих лиц свадьбы наряду с патьвашкой - сватом-колдуном. Она также выполняла религиозно-магические функции на карельской свадьбе, сопровождая невесту в обрядовых действиях (обычно до перемещения свадебной процессии в дом жениха) и заботясь о ее защите от вредоносных магических сил. В роли причитальщицы выступали женщины, как правило, старшего поколения со стороны невесты (тетка, крестная, реже - замужняя сестра). Профессиональную плакальщицу могли нанять из другой деревни, что было более характерно для XX в. и в особенности для южнокарельской территории, вероятно, в связи с большей включенностью в рыночные отношения.
Выполнение ритуалов похоронно-поминальной обрядности контролировалось старшим поколением, а пожилые женщины занимали в нем ведущие роли: причитальщицы, обмывальщицы, участницы ночных бдений у гроба и т. д. Как и во время свадьбы, причитания исполняли женщины-родственницы умершего или профессиональные плакальщицы. Им предназначалась плата за работу: ткань на одежду, платье от покойницы, мыло, дарили полотенца, на которых опускали гроб в могилу, женщин угощали чаем и приглашали на поминки. Обращает на себя внимание трансформация в половой специализации ритуала омовения. Традиционно обмывание умершего производилось человеком одного с покойником пола - это наиболее древний обычай, широко распространенный у карелов и русских. Чем севернее находилось поселение, тем позже утверждалась традиция обращаться за помощью в обмывании к пожилым карелкам. Если северные карелы Сегозерья еще в 1970-е гг. вспоминали об обычае мытья умершего людьми одного с покойником пола как более раннем, то для южнокарельского ареала эта традиция утвердилась уже к середине XIX в.. Участие в обмывании пожилых женщин - «чистых», по народным представлениям - вписывалось в очищающую семантику обряда. Вдовство означало, что они претерпели личную утрату, т. е. столкнулись со смертью, поэтому допускались до исполнения обряда.
Схожая трансформация с расширением функциональных обязанностей пожилой карелки характерна еще для одного этапа похоронного-поминальной обрядности - чтения молитв, которые исполнялись одновременно с похоронными причитаниями. Согласно полевым материалам в советское время по крайней мере у людиков функции священнослужителей взяли на себя пожилые женщины. Они также кадили помещение, где лежал покойник, и место свежевырытой могилы. Зачастую для этого делали кадило из подручных средств: совка с углями из печи и остатками церковной свечки, заменяющими ладан.
Территория края являлась одним из регионов с высокой долей старообрядческого населения - особенно филипповского и даниловского толков, не признающих иерархии и священства. В период правления Николая Первого репрессии против старообрядцев усилились, коснувшись преимущественно мужчин. Эти меры сформировали тип социально активной женщины-старообрядки, их авторитет возрос. Значительную статью дохода старообрядок составляли исполнение различных треб и обучение девочек грамоте. Оплата труда «расколоучительниц» разнилась в зависимости от местности (от 3 до 15 руб. в год) и постепенно росла, однако не была высокой. Оплата могла производиться продуктами - маслом, мукой, картофелем и другими товарами. Уровень образования позволял старообрядкам заниматься обучением. Востребованность старообрядческих школ была связана с языковым барьером, отдаленностью официальных учебных заведений от мест жительства крестьян, а также относительно невысокой стоимостью услуг старообрядок и их авторитетом.
Как видно из приведенных примеров, специализация пожилой карелки находилась преимущественно в плоскости исполнения религиозных и магических функций. Особенно рельефно она прослеживается в похоронном обряде, которому присущ больший консерватизм по сравнению со свадебной и родильной обрядностью."
